В конце 1960-го сержанта Васыля Стуса на основании решения, принятого Н.С. Хрущевым о сокращении Вооруженных сил СССР на миллион двести тысяч с уютной Полтавщины переводят на дальний и холодный Урал. Там легче маскировать солдат, которых можно еще использовать как бемплатную рабсилу (что делать, когда рабсилы ГУЛАГа катастрофически не хватает для экономики?).
Военный строитель Васыль Стус попал в глухой лес под Нижним Тагилом: вокруг болота и пойма реки Ивы, на которой была расположена так называемая «десятая площадка» (на ее месте до конца 1960-х вырос сверхсекретный городок. А в годы службы В. Стуса это был просто сверхсекретный объект). В теплую пору солдат больше морозов донимали комары и мошка, от которых не было никакого спасения.
Васыля Стуса, как «грамотного» человека с высшим образованием оставили при штабе. Кому-то нужно писать приказы, распоряжения, другие документы, а штабные канцелярии еще не сформированы, ведь чтобы на место службы мужей-офицеров приехали жены, следует обеспечить минимальные условия для жизни.
Служба в штабе гарантировала определенные льготы и некоторую свободу, а также давала возможность уединяться и даже что-то писать. Письма, конечно, проверялись сотрудниками секретной службы, но какие-то заметки «для себя» можно было иметь.
Очень угнетали будни однообразного армейского абсурда, поглощавшие недели и месяцы жизни поэта. Не доставляли радости даже нечастые «увольнения»: вне военной казармы тот же абсурд...
Тагіл. Зима. Шістдесят перший рік. І я солдат, що після всіх скорочень попав сюди — докантувати строку, одержав за зразкове воєнробство (були солдатські жарти — в о є н р а б) увільнення. Напевне, цілий рік проживши між боліт, ялин, казарм, до міста не показуючи носа, я звикнув пити був (замість горілки — трійний одеколон). Онучі прати хоч раз на місяць. Згадувать дівчат, що буцім-то в житті одним і снили, аби мені віддати свій вінок. Пускати в діло свій солдатський пасок, розповідать солоні анекдоти, навчився сачкувати так майстерно, немов солдат, що добуває строк. Отож — Тагіл. Не пам’ятаю — парк чи сквер міський зібрав великий натовп щасливих гаволовів: школярі, студенти, металурги, кагебісти, наш брат солдат, старі пенсіонери дивилися на виставку собак...
Я був у натовпі. Я був н і к и м Я сором відчував за власну ницість...
Следует заметить, что эта зарисовка написана Стусом в конце 1960-х в абсурдистской эстетике, свойственной сборнику «Веселий цвинтар» («Веселое кладбище»). В предисловии к более ранним «Зимовим деревам» («Зимним деревьям») есть более лояльная характеристика армейской службы: «Армия ускорила процесс освобождения от "студенческого схимничества"... Почувствовал себя мужчиной. Стихи, конечно, почти не писались, поскольку на плечах погоны. Но там пришел ко мне Бажан».
И не только он. У поэта были книги М. Рыльского и Яна Райниса и, конечно же, русской классики, которой всегда много в военных библиотеках.
Были у Васыля в армии и добрые друзья. Особенно подружился с Винцасом Кузмицкасом — санинструктором из Литвы. Винцас писал небольшие рассказы, рисовал. Пользуясь тем, что в медчасти Винцас имел отдельную комнату, друзья часто собирались там. Совместные художественные интересы рождали общие темы, выливавшиеся в строки стихов:
... Каптьорка. Медсанбат.< ... > Солдатська збіднена палітра темнішала в литовській ностальгії, і в Вінцаса — освітлену мішень — Чюрльоніс поціляв голками сосон, йдучи гравюрним лісом... — Тайга уральська — до Литви моєї болюче схожа. Оренбург. Шевченко. І скільки тут у мене земляків — аж до Печори[9]. Справді бо — Вітчизна[10].
В память о службе на Урале осталось у поэта еще одно воспоминание. Во время срочной разгрузки машины он потерял фалангу безымянного пальца на левой руке. После этого о гитаре, игрой на которой Васыль развеивал печаль Винцаса, пришлось забыть.
В. Стус полностью отдавал себе отчет, что Карибский кризис может задержать его в армии надолго. Следовательно, узнав, что статус офицера может облегчить демобилизацию, поэт подал несколько рапортов на курсы младших офицеров, которые должны были проходить в Челябинской области.
В сентябре 1962-го Васыль едет во вполне цивилизованный Чебаркуль, манившему быстрой, если не вспыхнет война, демобилизацией.
Надежды сбылись. В конце ноября, после полуторамесячных курсов вблизи живописного озера Кисегач, в статусе офицера запаса поэт получает военный билет и желанный дембель.
ОЗЕРО КИСЕГАЧ
Сурмлять прощання дальні журавлі, на пізніх ватрах догоряє осінь, і обрію зеленувата просинь, мов кораблі, гойда гірські шпилі.
Тривожить вітер віти чорних сосон, колише біля пристані човни, берез хвилює неспокійні сни, ворушить хмар улежані покоси.
І місячна доріжка ув імлі лягла сріблястим спалахом на хвилі. Окрилля хвиль — неначе гуси білі! — проблисне і розтане віддалі.
Та зорі, як медузи, брижать воду: в’юнкі маленькі рибки золоті хлюпочуться в холодній самоті. Пантрує місяць їх цнотливу вроду.
Прощай, Урале, радісна покаро! Натужно хвилі в берег б’ють і б’ють, немов прощальні поцілунки шлють, лиш чути серця трепетні удари... XI. 1961 г.
Так закончилось «радостное наказание» войском, забравшее два года, но обогатившее жизненным опытом. В ожидании «настоящей» жизни, Васыль Стус с облегчением и нескрываемой радостью воспринял известие об окончании его первого — армейского — «заключения». Он еще не знал, что именно на Урале, правда значительно севернее мест его армейской службы, будут проходить его последние дни. Думал, что оставляет эти края навсегда.