* * * Осеннего вечера ветка скрипит. Слепою клюкою, что тычется в ветре, дрожит, надломившись. И жалобы ветви сжимаются в боли, а дерево спит. Осеннего вечера ветка скрипит, тугая, как слива, рудою налита. О ты, всепрощающа, хоть и побита, твой скрип ненасытною смутой омыт. Осеннего вечера ветка скрипит, и тяжкою синью в осеннем закате мой дух колобродит. Прогнили все гати. Нас мир обошѐл — истуканом стоит. Безумным пожаром дорога кипит — взвивается пыль. И продутые кроны всю душу обрушат и в пыль, и в полоны тревожного слуха — как ветка скрипит. И — солнце твоѐ водопадом кипит. Тугой небокрай от густого стенанья, согнувшись, обмяк. О, прими покаянье изгойства (О, Боже, дай есть мне и пить). Солги, что окончился путь мой. Что спит душа, воспарившая в смертном аркане высоких предчувствий. На сердца экране качается вечера ветка, скрипит. Осеннего вечера ветка скрипит. — Ты чуешь, в раздоре живущий с собою? Теперь за святою подайся водою (утайкой послушай — Вселенная спит?). Не спит. Ей ворчать и ворочаться, во- злежа на горячей горошине века. Но гулких шагов оглашается эхо. То, Боже, сияние. То — торжество: надежд и блужданий, предчувствий и на- стижений того, что забыто до срока. Колышется крона, а солнце жестоко, мажором играет в пожарах сосна. То тяга круженья над миром и под косматыми тучами, под кровяными торосами памяти. Господи, с ними пускай породнится надломленный род — приникший под толщей железных небес, из пластика сшитых, стекла и бетона. И песню на ощупь отыщет по тону шелкóвого голоса (праздник воскрес!). Чернеющей пашней дорога кипит. Не видно и знака от Млечного шляха. Сподобь меня, Боже, высокого краха! Вольготно и весело ветка скрипит.
Перевод Юрия Беликова 1990-х гг.
В одном из первых писем с колымской ссылки к жене от 30.03.1977 г. Васыль Стус переписывает это стихотворение, делая по поводу него следующее замечание:
"Тут, к этому стихотворению, добавлю варианты (музыкально компонованная тема, поэтому, как говаривал один, я здесь совершенно не знаю, что такое логика). Варианты пусть будут, пускай стих живет в сорняках вариантов (нет возможности посмотреть все это в тишине и покое: тут большой голод на тишину!).
Гойдається вечора зламана віть, туга, наче слива, рудою налита о ця всепрощальна, ця несамовита, осмутами вмита тривка ненасить.
(о ти всепрощальна, о несамовита осмутами вмита (як серце болить!)
Гойдається вечора зламана віть — і синню тяжкою в останній пожежі ніяк ся не вбгає і прагне за межі погиб уселенських (як хочеться жить!) о дай мені жить!
Гойдається вечора зламана віть і синню тяжкою в останній пожежі ніяк ся не вбгає, виходить за межі навального смерку (о дай мені жить!)
Пусть стихотворение пробивается сквозь чащи вариантов - пусть. Может, я еще вернусь - чтобы просмотреть - в покое - на все, а может, доживу до одиночества и тишины!"
Это стихотворение открывает несколько главных автографов корпуса "Палипсесты". В том числе автограф "Киевской версии", а также рукопись, переправленную с ссылки в США, на основании которой в 1986 г. были изданы первые "Палимпсесты" (расшифровка автографа Надии Свитлычной, составление - Юрий Шевельов).
Оригинал:
* * *
Гойдається вечора зламана віть, як костур сліпого, що тичеться в простір осінньої невіді. Жалощів брості коцюрбляться в снінні — а дерево спить. Гойдається вечора зламана віть туга, наче слива, рудою налита. О ти всепрощальна, о несамовита осмутами вмита твоя ненасить. Гойдається вечора зламана віть, і синню тяжкою в осінній пожежі мій дух басаманить. Кінчилися стежі: нам світ не належить — бовваном стоїть. Шалена вогненна дорога кипить. Взялась кушпелою — обвітрені крони всю душу обрушать у довгі полони, і згадкою — вечора зламана віть. І сонце — твоє, простопадне — кипить. Тугий небокрай, погорбатілий з люті гірких дорікань. О піддайся покуті самотності! (Господи, дай мені жить!) Удай, що обтято дорогу. Що спить душа, розколошкана в смертнім оркані високих наближень. На серця екрані гойдається вечора зламана віть. Гойдається вечора зламана віть, неначе розбратаний сам із собою. Тепер, недоріко, подайсь за водою (а нишком послухай: чи всесвіт — не спить?). Усесвіт — не спить. Він ворушиться, во- втузиться, тузаний хвацько під боки мороками спогадів. Луняться кроки, це, Господи, сяєво. Це — торжество: надій, проминань, і наближень, і на- вертань у своє, у забуте й дочасне. Гойдається павіть, а сонце — не гасне і грає в пожежах мосяжна сосна. Це довге кружляння — над світом і під кошлатими хмарами, під багряними торосами замірів. Господи, з ними нехай порідниться навернений рід отой, що принишк попід товщею неб — залізних, із пластику, шкла і бетону. Надибую пісню, ловлю їй до тону шовкового голосу (зацний погреб). Поорана чорна дорога кипить нема ні знаку — од прадавнього шляху. Сподоб мене, Боже, високого краху! Вільготно гойдається зламана віть.